(1931 – 1993)
Народився 20 грудня 1931 року в
Михайло-Коцюбинському, Чернігівської області. Працював в редакції обласної
газети «Деснянська правда», потім в обласному комітеті по справах друку.
Публікувався в обласних газетах, автор
трьох збірників віршів: «Откровение»(1991), «От встречи до разлуки» (1993),
«Своими глазами» (1994). Помер в 1993 році.
СВОЯ
ДОРОГА
От порога
до порога
мчат стремительно дороги,
без оглядки,
по порядку,
будто строки на тетрадке.
Только всё же
в них прохожий
заплутать никак не может:
хоть дорог
и очень много,
всяк идёт своей дорогой.
В РЕДАКЦИИ
На пороге, робкая, вспыхнула зарницею –
Два кусочка неба в радуге ресниц.
Прятала, смущённая, взгляд между страницами
В окруженьи строгом незнакомых лиц.
А потом на сердце струны задрожали
И запахло талой просинью Десны:
То в тетрадке девушки строки оживали,
Лепестком роняя первый луч весны.
Маленькая, хрупкая, с куцыми косичками
В окруженьи дружеских и знакомых лиц.
То сама поэзия шелестит страницами –
Два кусочка неба в радуге ресниц.
МАЙ
Платье, какое платье
Надела весна сегодня!
В кружеве ярких пятен
Весеннее половодье.
Краски живой палитры
Вспыхивают цветами.
Сердце моё залито
Серебряными стихами.
* * *
Солнце дрожит
В золотой паутине лучей.
Бьются под снегом
В оживших проталинах струи.
Снег, словно шуба,
Сползает с нагретых плечей.
Поют, словно в арфе,
Весной пробуждённые струны.
* * *
По лесной дороге,
словно в бирюзе,
я купаю ноги
в утренней росе.
Что милей и краше!
Пробудясь от сна,
мне ветвями машет
каждая сосна.
Здесь любые грёзы
превратятся в быль,
мне для вас, берёзы,
наплевать на стиль.
Сброшу пиджачишко,
влезу на сосну,
чтобы лучше с вышки
разглядеть весну.
БАБЫ
Клубится пар
над горящей массой.
Вгрызаются в массу
лопаты-грабли.
Как будто на булку
сливочное масло
кладут бетон
невесёлые бабы.
Вдруг ухватила за душу
стыдоба,
а в горло вцепилась
жестокая боль:
да разве не стыдно,
что в грязную робу
одета прекрасная
чья-то Ассоль!
Кому это нужно,
чтоб женщины эти
(таких воспевали
Петрарка и Блок)
таскали лопаты –
уже на рассвете,
кляня бесконечно
свой тягостный рок!
Мадонны, мадонны,
не здесь ваше место,
здесь только шипы
и – ни капельки роз.
А вы, наши дочери,
жёны, невесты,
достойны любви,
а не горя и слёз…
* * *
Плывут облака лохматые,
вольно себе плывут,
будто утки с утятами
переплывают пруд,
плещутся в небе брызгами
так, что пушок вразлёт…
Ах, до чего же дорог мне
этот небесный свод!
И не цветастой радугой,
не голубой звездой…
Небо меня радует
чистотой.
* * *
Люблю, когда под куполом рассвета
заря смеётся в розовый рукав.
Мне кажется тогда, что вся планета
лежит младенцем на её руках.
Под небосводом – девичьим начёсом
свисает туч седеющая прядь,
и месяц – побледневший знак вопроса –
торопится ночлег свой отыскать.
Уже, собрав серебряные фишки,
исчез куда-то Млечный – старикан,
остались только звёзды-коротышки
и – тишина, как смолкнувший орган.
* * *
Листья умирают на ветру,
корчатся, поблёкшие, от боли.
Не видать им больше поутру,
как в росе купает гриву поле,
не шептаться в парке при луне,
наслаждаясь трелью поцелуя…
Умирает что-то и во мне,
если чью-то смерть я вдруг почуял.
ПОЗЁМКА
Уже декабрь, а снега так и нет.
Хлопочет дождь у милого порога.
Свинцово лёг за окнами рассвет.
В туман – как в шаль – закуталась дорога.
Но вот вздохнул украдкой ветерок,
Плеснул с ладошей утренние трели,
И брызнула пороша на порог,
К ногам давно отчаявшихся елей.
* * *
Декабрь капризничал, как малое дитя:
То в шубу кутался при первой же пороше,
То, испугавшись хилого дождя,
В плащ прятался и надевал галоши…
Но вот сумел напрячься, наконец,
И задышал могуче, незлобиво,
Потом надел привычный свой венец,
И началась зима. Свершилось диво.
ЯНВАРЬ
Сухарём хрустит примятый снег,
ветерок шершаво лижет щёки.
Белый дым развесив по Десне,
сам январь шагает по дороге.
То взмахнёт он кистью как маляр –
и румянец в небе заиграет,
то мигнёт шутливо, как фигляр –
и сугроб мгновенно вырастает.
Или вдруг сердито закричит
и как пьяный станет хулиганить,
в каждое окошко постучит
и потом метелицею станет.
Не студи ты сердце, не студи,
не ходи напрасно под окошком,
всё равно – любимую найти
мне поможет каждая дорожка.
* * *
Разметала вьюга волосы,
разметала кудри белые,
причитая бабьим голосом,
вдоль по улице забегала;
задышала в окна холодом,
зацарапала, колючая.
– Ты беги, беги из города,
уходи в леса дремучие.
Нынче ведьм совсем не жалуют –
ведьмы нынче просто лишние.
Уходи отсюда, шалая,
то ли к чёрту, то ль к Всевышнему! –
Испугалась вьюга, съёжилась,
затряслись от страха плечики…
И опять на небе ожили
звёзды – яркие кузнечики.
* * *
Зима приходит и уходит,
не вечна белая метель.
Так уж заведено в природе:
Сначала – снег, потом апрель.
С младенчества познавши это,
готовим летом сани мы,
а в зное солнечного лета,
бывает, хочется зимы.
Зимой же ждёшь июльской ласки,
рассветов тёплых и цветов.
Чуть-чуть устав от зимней сказки,
уж с летом встретиться готов.
И нету здесь каприза, вроде,
и никакая тут не цель.
Так уж заведено в природе:
сначала – снег, потом – капель.
* * *
Я встретил весну – молодую и жаркую,
не руки – а гибкие ветви берёзы,
косыночки – цвета зелёной лужайки,
и губы – которые пахнут как розы…
Я пил поцелуй – бесконечный от сладости,
шептались о чём-то в пожатии руки.
Я знаю: при встречах пьянеют от радости,
но лучше – когда не бывает разлуки.
* * *
Мне по-домашнему уютно и тепло.
Вдали, как ручейки, бегут дороги.
А рядом дед – как будто бы назло –
Тоскливо философствует о боге.
Не против бога я, не против старика.
Мне б только слушать тишину и ветер,
Мне б только видеть чистые луга
И чуточку бы помечтать о лете.
А дед… Ну что ж… Крути хоть, не крути,
Но он счастливым в жизни тоже не был. –
Не так уж трудно сбиться на пути,
Когда живёшь с людьми, а думаешь о небе.
ДОБРОЛЮБОВ И ШЕВЧЕНКО
То было в пору мрачных лет,
Когда земля стонала в муке.
По-братски критик и поэт
сплели в пожатьи крепком руки.
Над миром, вспыхнув, как заря,
Пронёсся гордый клич Тараса…
Восстал народ против царя
От Петербурга до Кавказа.
Сегодня тоже как-то вдруг
Померкли радостные блики…
И всё ж мы чтим пожатье рук
Двух Прометеев, двух великих.
ФИЛОСОФИЯ ЖЕСТОКОСТИ
На прилавках – головы телячьи,
На прилавках – головы иные,
Даже и сейчас глаза их плачут,
Несмотря на то, что и свиные.
Ну а если допустить безумство
И представить эти морды в лицах,
То возникнет тягостное чувство:
Надо всем пойти и удавиться.
СЛОВО
Нелегко даётся ласковое слово,
Хоть в душе с пелёнок мы его храним…
Вот тогда и зреет семя слова злого,
Мог бы быть и добрым – стал совсем другим.
Так бывает в жизни, если нету света,
Если чахнут всходы неокрепших чувств.
Пусть их больше будет – слов, теплом согретых!
Пусть их много будет!
Пусть! Пусть! Пусть!
* * *
Нет ни отца, ни матери давно:
В раздумье вечном скорбные кресты.
А мне всё представляется одно:
Сам не прошёл я и одной версты.
То ль попрощался с детством, то ли нет?
Была ли встреча с юностью когда?
И трудно даже вспомнить, как вослед
Засеменили зрелые года.
Мелькнёт косынка где-то – это мать…
Фуражку-восьмиклинку – чтил отец…
Не устаю я в людях узнавать
Знакомый стук любимых двух сердец.
Без них я мало значу и сейчас,
Хоть и прошёл сквозь чащу долгих лет.
Порой мне кажется, что нету жизни в нас,
Когда родных и близких рядом нет.